Язык написания: русский
Призрак бродит среди нас, но лишь немногие четко его осознают. Это не старый призрак коммунизма или фашизма. Это новый призрак: полностью механизированное общество (с) Эрих Фромм
Трактуют эту сцену по — разному. Кто-то говорит, что должен быть баланс между рыцарем и драконом. Что дракон не плох и рыцарь не хорош: только вдвоем они составляют живую единицу. Известный ведь мотив многих современных сказок: дракон убил рыцаря, и теперь ему нечего делать, а рыцарь убил дракона и тоже утратил смысл жизни. А кто-то утверждает, что это извечная борьба в каждом человеке. В каждом человек каждый день каждую секунду, рыцарь сражается с драконом, а дракон сражается с рыцарем.
Но рыцарь и дракон это пара ушедшего в небытие двадцатого века. А что же в веке в новом? Что же является дуалистикой для машинного общества, в котором рыцарь и дракон всего лишь красивая аллегория?
А вот на этот вопрос уже отвечает Бруно Ясенский.
Не так много писателей действительно могут заглянуть за порог. Не так много писателей, талантливых и гениальных, могут услышать беснование приближающей бури. И не каждый сумеет поднять тревогу — можно рыдать о кровавых режимах на костях после шторма, на руинах разрушенных городов, и твоей аудиторией будут миллионы, среди которых будут и жертвы и палачи. А кто же закричит когда в Багдаде все спокойно?
Бруно вовсе не фантаст — но он тоже смог уловить то, что улавливали в те времена далеко не все. Даже не бурю войны (хотя я боролась с ощущением, что писалась книга в сороковые, если не позже, больно сильное напряжение даже для антисоветской литературы), а общество будущего, в котором дракон показался бы милым звероящером.
В книге Бруно пишет даже не столько о самом равнодушии, когда с молчаливого согласия большинства творятся кошмарнейшие вещи, а потом это самое большинство строит мемориалы и ревет в голос. Это внешнее. Куда интереснее другая аналогия: питекантроп в трактовке одного из героев это нечто сочетающее в себе и животное и человеческое. То самое — человека и дракона.
Рыцарь — герой, без страха и упрека. Доброе с кулаками, бессмысленное и беспощадное. Но рыцарь притягателен как и образ дракона. А питекантропу противостоит разум человека. У человека в этой борьбе нет ни меча, нет доспехов, в том самом переулке ты даже не отличишь его от питекантропа.
и все же вот она — дуалистика нового времени. В белоснежную пустоты в окружении детей теперь пойдут царь питекантроп и человек. У человека не будет доспехов и меча, у питекантропа — ни огня, ни шкуры, а только добрая улыбка как у бабушки, которая позволит тебе бездельничать и запретит драться с хулиганом. И этой самой улыбке противостоять труднее, чем окровавленным клыкам дракона.
31 декабря 1934 года на четверти земного шара лежал снег. В городах с улиц его сметали механическими щетками, ледяную корку скалывали вручную скребком. Снега от этого не убавлялось, он порошил не переставая. В столицах обильно солили мостовые и тротуары, посыпали песком. Семь с половиной миллионов людей с утра до вечера только и занимались этой непроизводительной работой. Прохожие скользили, падали, отряхивались и приплясывая бежали дальше.
К вечеру в городах, на фасадах зданий, зажглись синие и красные – аргоновые и неоновые – трубки. Оба газа найдены были недавно английским химиком Рамзаем и быстро нашли применение как дешевая световая реклама, вытесняя электрические лампочки.
В большинстве стран в этот вечер, по очень старому обычаю, люди собирались в ресторанах и на частных квартирах, много ели и выпивали, поминутно поглядывая на часы. Ровно в двенадцать под общий звон и гомон они поднимали тост за наступивший Новый год. Большинство из них: полагало, что истекший год был на редкость плох и тяжел, но новый будет непременно лучше. Впрочем, так они думали и год тому назад.
На следующее утро десятки миллионов людей вставали с головной болью, с отрыжкой, глотали чай с лимоном, минеральную воду, соду, всякие пилюли и с туманом в голове отправлялись на работу. Начинался новый, лучший год.
В одном только городе большие часы на городской башне показывали неизменно 8.26. Город назывался Сан-та-Рита и лежал в Центральной Америке, в республике Гондурас. Часы на его башне показывали 8.26 не потому, что таково было местное время, а потому, что две недели назад в маленьком городе Санта-Рита случилось большое землетрясение, разрушившее до единого все дома. По непонятным причинам уцелела лишь городская башня с часами, которые остановились навсегда, отметив час и минуту постигшего город бедствия. Лишенные крова, сантаритяне вместе с населением других разрушенных районов бежали в горы Гватемалы и встречали новогоднюю ночь под открытым небом при свете костров. Новый год не сулил им ничего хорошего.
Впрочем, и в других странах много людей не смотрело в эту ночь на часы.
На пятый день у забастовщиков под землей осталась всего одна лампа и совсем немного карбида. Наверху, у спуска в шахту, молчаливо караулили полицейские. Управление на запрос профсоюза ответило, что шахту спасти нельзя.
31 декабря, в одиннадцать часов вечера, лампа в штреке 12 потухла. Люди остались впотьмах.
Рабочий Карл Люкеембургер не раз в беседах заявлял своим друзьям, что ему не нравится рабочее законодательство в Германии. В конце концов он эльзасец, и из двух зол он предпочитает французскую оккупацию национал-социалистской.
В этот день рабочий Карл Люкеембургер был особенно доволен. После длительных хлопот он заполучил наконец французский паспорт. Теперь ему на этих свиней наплевать! Он французский подданный, и ему нет до них никакого дела.
Дома, когда он сел с семьей за стол и стал раскупоривать бутылку недорогого, но честного вина, стекла окна звякнули, раздалось несколько выстрелов. Карл Люкеембургер был убит на месте, его жена и дочь в тяжелом состоянии были доставлены в ближайшую больницу.
В Союзе Советских Социалистических Республик, в городе Москве, происходила в это время радиопередача для зимовщиков Арктики.
На полярной станции Маре-Сале, у западного побережья полуострова Ямал, в теплом помещении станции люди, затаив дыхание, гурьбой стояли у радиоприемника.
Вчера с вечера продовольственные склады станции подверглись атаке полярных мышей – лемингов. Голодные рыжие леминги, похожие на бесхвостых крыс, ринулись пожирать съестные припасы, заготовленные на зиму, до будущей навигации. С севера надвигались новые необозримые стаи.
Весь день на станции кипела работа. Продукты поднимали на навес, водруженный высоко над землей на деревянных столбах. На дворе ревела метель. Ночью леминги приступом взяли столбы.
Не дослушав передачи, люди кинулись к навесам защищать драгоценный провиант.
Если не работает, попробуйте выключить AdBlock
Вы должны быть зарегистрированы для использования закладок
31 декабря 1934 года на четверти земного шара лежал снег. В городах с улиц его сметали механическими щетками, ледяную корку скалывали вручную скребком. Снега от этого не убавлялось, он порошил не переставая. В столицах обильно солили мостовые и тротуары, посыпали песком. Семь с половиной миллионов людей с утра до вечера только и занимались этой непроизводительной работой. Прохожие скользили, падали, отряхивались и приплясывая бежали дальше.
К вечеру в городах, на фасадах зданий, зажглись синие и красные – аргоновые и неоновые – трубки. Оба газа найдены были недавно английским химиком Рамзаем и быстро нашли применение как дешевая световая реклама, вытесняя электрические лампочки.
Читайте также:
Загрузка...